Кремниевая долина: старикам здесь не место

Не так давно в The New Republic вышла статья шеф-редактора издания Ноама Шайбера, в которой рассказывалось о том, что в Кремниевой долине людям среднего возраста и старше приходится совсем не сладко. Это очень интересный и в чем-то философский текст, так что мы не могли пройти мимо и перевели его.

***

«Во мне больше ботокса, чем в десяти людях», — сказал доктор Сет Матарассо в своем кабинете, когда мы общались с ним в феврале.

Он — это просто воплощение пластического хирурга из реалити-шоу — ведет себя дерзко, а выглядит довольно нелепо и не особенно естественно. Во время нашей длительной беседы он периодически засыпал меня вопросами ни о чем, так любит делать моя младшая дочь. «В какой спортзал ты ходишь?», «Спина не болит?», «А кто тебе делал нос?». На прощание вместо обычного «пока» он пробормотал что-то о своей крутости и быстро ушел.

Двадцать лет назад, когда Матарассо открыл кабинет в Сан-Франциско, внезапно выяснилось, что основная его клиентура — это люди в годах. Бывшие королевы красоты, мужья и жены, которым изменяли, мужья и жены, которые сами собирались изменять. Сегодня его практика значительно расширилась, о таких масштабах и доходах он даже и не мечтал. В числе его клиентов люди совершенно разного возраста. Матарассо называет себя вторым крупнейшим в мире поставщиком ботокса. Но его нагловатое поведение не имеет ничего общего с этим успехом. Скорее, это результат революции, которая происходит в районе Залива.

Кремниевая Долина стала одним из самых нетерпимых к возрасту мест в США. Технические гении, которые гордятся меритократией своего окружения, совсем не стесняются поднимать на смех «стариков», которым на самом деле не так уж много лет. «Молодые люди просто умнее», — сказал в аудитории Стэнфорда CEO Facebook Марк Цукерберг. Теперь на сайте компании SeriveNow, которая располагается в Санта-Кларе и предоставляет различные IT-услуги, на странице с вакансиями написано: «Нам нужны люди, которым еще предстоят самые главные свершения, а не те, у кого они уже позади».

И это еще только то, что говорят публично. Инженер, которому немного за сорок, недавно рассказал мне о разговоре с CEO технологической компании, который пытался купить ту компанию, где работал инженер. «Да вы просто старик какой-то», — сказал CEO, которому было под или чуть за тридцать. «Я посмотрел на него и сказал, да нет, я просто взрослый».

После разговоров с множеством людей в Долине в последние 8 месяцев — инженерами, предпринимателями, инвесторами и чудаковатыми косметическими хирургами — у меня появилось стойкое ощущение, что здесь лучше казаться наивным и неопытным, чем выглядеть как кто-то, кто ходил голосовать еще в 80-х. В этом теперь и заключается работа Матарассо — он позволяет людям выглядеть так, будто они все еще реально принадлежат к коммьюнити своего офиса. «Теперь все превратилось в нечто вроде «Эй, мне сороковник, а я должен выступать перед советом директоров с лицами младенцев. Я не могу выглядеть так, будто у меня есть жена, несколько детей и ипотека»»,  - сказал он мне.

Эта социологическая ситуация влияет на Матарассо несколькими способами. Во-первых, возраст его потенциальных клиентов снижается — он обычно отказывает тем, кому под тридцать. Пару месяцев назад  к нему пришел 26-летний инженер, который хотел операцию по пересадке волос, чтобы победить возможное облысение. «Я ему сказал, что не буду ничего делать. Еще даже непонятно, когда он вообще начнет (и начнет ли) лысеть», — сказал Матарассо. Технари также уделяют большое внимание утонченности. «Они не покажутся в офисе перед тридцатилетнеми коллегами опухшими и усталыми», — это помогает понять, почему пятницы — самые напряженные дни в клинике Матарассо, когда к нему приходит больше всего пациентов из технологической индустрии. За выходные они могут оправиться от небольшой операции, и в понедельник выглядеть, как помолодевшая копия пятничного себя, не вызывая никаких подозрений в стороннем вмешательстве. Как будто они просто вырвались на пару дней в долину Напа.

По словам хирурга, среди самых популярных операций у мужчин идут лазерная коррекция кожи и ультразвуковая подтяжка. Но самым проверенным методом сокрытия старости остается ботокс.

То, что работники высокотехнологичной индустрии ходят на приемы к Матарассо, явно свидетельствует о том, как они боятся потерять свое место. Один инженер, которому лет тридцать, рассказал мне о друге, работающем в Facebook, который на полном серьезе старался не находиться на солнце, чтобы избежать прежевременного появления морщин. Роберт Уитерс, консультант, помогающий найти работу обитателям Долины, перешагнувшим сорокалетний рубеж, говорит, что советует кандидатам этого возраста немного «фотошопить» фотографии в LinkedIn, чтобы выглядеть на них бодрыми и веселыми, а не уставшими от жизни.

Довольно печальная ирония. Целая область американской экономики, которая всегда характеризовалась оптимизмом, духом изобретательства и переосмысления предыдущих открытий, теперь также характеризуется и растущим классом высококвалифицированных, талантливых и амбициозных работников, которых выбрасывают на обочину, вынуждая приспосабливаться и играть роль тех, кем они не являются. И все ради того, чтобы не потерять свою должность, место на парковке и медстраховку. Последствия всего этого удручают.

Когда я договаривался о встрече с Дэном Шейнманом, он предупредил меня о своих странностях. Это оказалось правдой. Как-то раз, когда я его ждал, он слушал питч двух стартаперов и в этот момент ел рогалик, разрывая его зубами, как настоящий хищник. Затем я увидел, как он в задумчивости грызет уголок салфетки.

Несмотря на то, что он проработал в Cisco 18 лет, возглавляя направление слияний и поглощений, всегда казалось, что чудаковатость помешала ему добиться еще больших высот. Его идеи были необычны, он был талантливым оратором. «Я хреново делаю презентации», — сказал он мне. «Есть люди, которые могут завоевать аудиторию в первую же минуту. Мой талант в том, чтобы порвать всех спустя полчаса или час». В начале двухтысячных Шейнман предложил Cisco купить технологическую компанию VMware. Но ничего не вышло. Ему сказали, что Cisco занимается железом, а тут вся суть в каком-то софте для виртуализации.

После этого Шейнман рассудил, что в борьбе с бюрократией не так уж много радости, и занялся самостоятельными инвестиции. Сейчас VMware оценивается в $50 миллиардов. Большинство инвесторов в Долине, по его мнению, ничем не отличались от «пиджаков» из Cisco и не могли видеть дальше своего носа. «Пол Грэм говорит, что самые успешные инвесторы принимают решения в течение 24 часов», — пренебрежительно сказал мне Шейнман. Пришла пора отправиться в одиночное плавание.

Стоял только вопрос, во что вложиться. «У меня было два выхода», — говорит Шейнман. «Первый — я мог делать то же, что и все, то есть поднимать проигрышные стратегии огромными объемами денег». Другой вариант заключался в том, чтобы отыскать нишу, которая не кажется многим привлекательной, а значит, является менее конкурентной. В конце концов, во время встречи с очередными «новыми Цукербергами» его осенило: предприниматели постарше были «отцами всех недооцененных возможностей». И правда, если что и может ввести в заблуждение инвесторов, так это возраст стартаперов. Пол Грэм сказал в интервью New York Times в 2013 году: «Предельная граница возраста в головах инвесторов — 32 года. Потом они уже смотрят на предпринимателей скептически».

Экономика венчурной индустрии сама дает ответ на вопрос, почему так происходит. Инвестиции в новые компании — фантастически рискованное дело, и даже лучшие инвесторы терпят неудачи большую часть времени. А значит, отдача в случае успешной сделки должна быть огромной. Прибыль в 500% с двух вложенных миллионов долларов (5х, как это называют) была бы признана отличным результатом в любой отрасли, кроме венчурной. Этим людям нужны звездные сделки, которые обеспечивают возвраты в 100х и 1000х — новые Google и Facebook.

Неудивительно, что сталкиваясь с необходимостью получения таких возвратов, инвесторы сами себе начинают рассказывать сказки о молодых, дерзких и успешных. «Одна из причин того, почему они коллективно предпочитают молодежь, — это то, что у молодости выше потенциал черного лебедя«, — сказал мне один из венчурных капиталистов.

Если бы я проработал в Google пять лет, то какой шанс есть на то, что я окажусь тем самым черным лебедем? Гораздо ниже, чем если бы я был кем-то, о ком никто ничего не слышал. Это коллективная ментальность.

Поэтому Шейнман решил двигаться в противоположном направлении. Он стал инвестором-ангелом, который давал деньги фаундерам только тогда, когда они истратили на проект свои сбережения и деньги, занятые у родственников. Обычно, если ангельские инвестиции срабатывают и проект продолжает расти, то дальше должен последовать новый раунд инвестиций («раунд А»), с привлечением денег от венчурных инвесторов — обычно между $2 и $10 млн. Гипотеза Шейнмана состояла в том, что если у фаундеров постарше хватит денег на то, чтобы просуществовать год-два, то они, благодаря своему опыту, а это время смогут создать настолько качественный и проработанный продукт, что далее инвесторы уже не станут смотреть на их возраст. Таким образом можно было попытаться изменить их образ мышления,переключить  с обожания молодости на ожидание миллиардного выхода.

Конечно, это была всего лишь теория. В конце 2012 года жена Шейнмана, которая в свое время получала MBA в Беркли, начала беспокоиться из-за того, что с их банковского счета без всяких объяснений стали исчезать большие суммы денег.

Она такая: «Что за фигней ты занимаешься?»

Потому Шейнман сделал то, что на его месте сделал бы любой любящий супруг — презентацию в PowerPoint. Он устроил ей день, полный заботы, а под конец усадил жену на стул и показал слайды. Их там было всего два. Первый назывался «Стратегия», там все было расписано, и предлагалось задать вопросы.  Жена спросила «Почему другие так не думают? Почему ты один такой умный?»

Скептицизм развеял слайд номер два под названием «Результаты». Шейнман проинвестировал 9 компаний. Три из них к тому моменту уже подняли миллионы долларов, включая компанию Tango, которую основал бывший израильский командир-танкист в возрасте под 50. «Четыре очень знаменитых инвестора сказали мне, что у этого парня нет никаких шансов», — говорит Шейнман. «Они сказали, что он не выглядит, как человек, который должен запускать компании». Сегодня у Tango более 200 млн пользователей, компания подняла более $360 млн в ходе нескольких раундов финансирования. «Окей, продолжай», — сказала Шейнману жена.

Самый впечатляющий подобный пример из портфолио Шейнмана — это инженер из Бостона в возрасте сорок с гаком по имени Ник Стэмос. В начале 2000-х Стэмос был главным по технологиям в стартапе, который в итоге достиг оценки в $1 млрд. Позднее он стал кофаундером в еще одном прокте, который добился десятков миллионов годовой выручки. Все, кто когда-либо работал со Стэмосом, отмечали его технические навыки, талант продавца и тягу к инновациям. «Картина вырисовывалась отличная», — говорит Шейнман.

Спустя пару месяцев после ухода из второй компании Стэмос основал проект nCrypted Cloud, который обещал защитить то, что защитить, казалось бы, было невозможно — файлы в облачных хранилищах вроде Dropbox и Google Drive. Шейнман посчитал проект революционным, подтянул друзей из Cisco и Microsoft, которые в общей сложности вложили более $1 млн, и начал продвигать Стэмоса в Долине. Он был уверен, что богатство, которое принесет им nCrypted — это вопрос времени. Оставалось лишь победить копившиеся долгие годы предубеждения насчет возраста стартаперов.

Компьютеры не всегда были символом передового мышления. До 60-х годов прошлого века эти машины были средствами бюрократов. Социальные критики вроде Люиса Мамфорда писали разгромные статьи, размером с хорошую книгу, обличая компьютеры как инструменты, посредством которых безликая государственная машина убивает инициативу и прививает конформизм.

Настоящим отражением такого положения вещей была штаб-квартира IBM в Армонке штат Нью-Йорк, где люди в накрахмеленных белых рубашках роились вокруг огромных мэйнфреймов, которые компания продавала корпорациям, занимавшимся самым разным бизнесом — от бухгалтерии до работы с персоналом. В Армонке царила дисциплина. О том, чтобы хоть на секунду снять бэйдж, никто не мог и подумать. Если какой-то инженер забредал на запрещенную для посещения территорию, ему оставалось только молиться.

Модными компьютеры стали совсем в другом месте — на другом конце страны, в Калифорнии. Посетитель исследовательских лабораторий, сотрудники которых трудились над созданием персональных компьютеров в 60-е и 70-е, обнаружил бы там длинноволосых ребят чуть за двадцать, расхаживающих босиком, восседающих на пуфах, окруженных дымом не особенно законных трав. Молодые инженеры вешали на стены плакаты, осуждающие президента Никсона и войну во Вьетнаме. В нарушение протокола IBM, частенько они брали на работу своих домашних питомцев.

Среди представителей местной технологической сцены преобладало подозрительное отношение к власти и уверенность в том, что молодежь спасет этот мир. Например, существовала компания the People’s Computer Company (PCC), которая арендовала небольшой склад Менло Парк и отдала его в свободное пользование для тех, кто хотел прийти и создать программу или поиграть в компьютерные игры. Как пишет Джон Маркофф в своей книге What the Dormouse Said, в которой описываются хипстерская молодость техноиндустрии, владельцем PCC был бывший инженер, периодически подрабатывавший учителем и считавший, что дети не боятся компьютеров, — в то время как у взрослых в этом плане можно встретить «все типы зависаний». Девиз его компании звучал как «Ошибайся, пока молод».

Ник Стэмос

В 1975 году бывший работник PCC решил собрать всех энтузиастов идеи компьютеров из Bay Area, чтобы хорошо посидеть и обменяться идеями. Группа, получившая название Homebrew Computer Club, встречалась в гараже, и это был настоящий революционный кружок. Они не только обсуждали сплетни технологического мира, но и «пиратили» микрочипы и софт. «Там можно было запросто встретить семнадцатилетнего сопляка, на равных обсуждающего что-то с ветеранами инженерного дела среднего возраста», — пишет Стивен Леви в книге «Хакеры». Одним из постоянных посетителей клуба был лохматый нерд Стив Возняк, который тусовался в задней части гаража с такими же тинейджерами, как он сам. Возняк использовал Клуб в качестве полигона для тестирования компьютера Apple, над которым как одержимый работал по ночам. Иногда он приводил своего друга по имени Стив, с которым они в конце концов построили компанию.

Если вернуться в наши дни, то становится понятно, что влияние клуба Homebrew ощущается до сих пор. В 2011 году знаменитый венчурный капиталист Винод Хосла (Vinod Khosla) на одной из конференций сказал, что «люди после 45 лет в плане новых идей умирают». Майкл Моритц из Sequoia Capital, одной из самых крутых венчурных фирм в технологическом мире, однажды описал себя как «фаната и энтузиаста компаний, начатых людьми в возрасте за двадцать». Его логика проста:

У них есть страсть. Их не отвлекают вещи вроде семьи или детей.

При этом, в отличие от нердов, посещавших клуб Homebrew, которые хотели только лишить IBM гегемонии в том, что касалось компьютеров, венчурные фирмы горят желанием направить энергию молодых на обслуживание триллионной индустрии.

Как бы то ни было, почитание молодости в Кремниевой долине уже высвечивает некоторые проблемы в плане КПД этой слепой веры. Возьмите хоть Dropbox, основанный Дрью Хьюстоном в 2007 году. Компания быстро набрала пользователей и начала поднимать инвестиции. Тем не менее, с ростом компании не происходит ее взросления. Сейчас в Dropbox работают сотни людей, сидящих в офисе площадью почти 8 тысяч квадратных метров, при этом многие кандидаты жаловались, что интервью проходили в переговорках с дурацкими названиями вроде «Комната для разрыва с девушкой» и «Палата любви на троих» (представитель компании недавно сказал, что названия сменили).

Раз в год, Хьюстон, который до сих пор носит здоровенное кольцо выпускника MIT, председательсвует на «Неделе хакинга», во время которой штаб-квартира Dropbox превращается в дорогущий парк развлечений. Сотрудники катаются по офису на скейт-бордах и роликах, часами играют в Lego, в общем, творят все, что им заблогарассудится. О работе в это время официально разрешено забыть. Один работник рассказывал в интервью для документального фильма о «Неделе хакинга»:

Я почти 40 часов придумывал вопросы для Викторины Dropbox. Это какое-то сумасшествие, но оно того стоит.

Можно с уверенностью сказать, что подобный подход Dropbox проникает все дальше в каждый уголок Долины. В офисах IT-компаний теперь круглосуточно играют в пинг-понг, а к сексу сотрудники относятся так, будто до сих пор учатся в колледже. «Они говорят что-то типа — сегодня был трудный день, пойду сниму девчонок», — рассказывает сорокалетний консультант стартапов. Отношения внутри компании часто панибратские. Другой инженер, которому за сорок, недавно работал в краудсорсинговой компании и страдал всякий раз, когда надо было прочитать код, написанный коллегами.

Когда ты программируешь, то нужны какие-то одноразовые переменные с любым названием, просто чтобы быстро написать и программировать дальше. Так вот, их код — это сплошные «хрени», «шняги» и «фиговины».

Даже для тех, кому всего лишь за тридцать, все это может стать кошмаром наяву. «У нас там был стол для пинг-понга», — говорит тридцатисчемтолетний кофаундер хорошо профинансированного стартапа из Нью-Йорка. «Некоторые из нас хотели его сжечь». Тот инженер из краудсорсинговой компании признался мне, что тот день, когда он вошел в дверь офиса, был огромной ошибкой. Он уволился девять месяцев спустя.

Как-то раз пятничным днем в октябре я заглянул в квартиру в даунтаун Сан-Франциско, где располагался social media стартап, основанный двумя парнями лет двадцати с небольшим. CEO был невероятно приветлив, убив несколько часов на то, чтобы представить меня команде разработки и терпеливо объяснить суть бизнеса. Около 19:30 один из сотрудников сбегал за пиццей, и все потянулись на кухню. Это было похоже на какой-то пятничный ритуал. У одного из фаундеров в предыдущей компании была традиция «виски и сигар», так что в новом проекте он хотел от этого отойти.

Я люблю сигары и виски. Но какой стартап ты построишь с чуваками, которые упились вискаря и задымили весь офис?

Когда все расслабились, один из программистов начал спорить с коллегой насчет экономического плана Митта Ромни (бывший кандидат в президенты США — прим. ред.). Он сказал: «Если ты старпер, то можешь заплатить и больше налогов». Потом разговор свалился вообще на какие-то чумовые вещи вроде фаллоимитаторов для карликов — кто-то считал, что они используют обычные, кому-то казалось, что такого быть не может. Когда один из спорщиков начал жестами иллюстрировать свою точку зрения, я вспомнил фразу, сказанную мне несколькими неделями ранее одним фаундером стартапа, который был старше своих коллег:

Я реально верю в приватные пространства.

Чертовски мудрая мысль.

Ник Стэмос придумал nCrypted Cloud, когда друг позвонил ему, чтобы поделиться проблемой: все начальство в его компании использовало для хранения рабочих файлов Dropbox — так им было удобнее получать к ним доступ, находясь вне офиса. Им-то было удобно, но вот IT-департамент компании был в панике — его специалистам Dropbox не казался слишком безопасным средством. Стэмос решил заняться именно этой проблемой.

Он занимался такими сложными вещами уже на протяжении более чем двух десятков лет. В 1990-м он начал работать в Lotus — одном из первых софтверных гигантов, — еще даже не выпустившись из Университета Тафтса, который позже окончил с двумя инженерными степенями. Как-то раз, когда он уже собирался домой, начальник спросил, не знает ли он каких-нибудь толковых парней, готовых поработать в ночную смену. Программистам Lotus надо было днем писать код, а ночью гонять по нему автоматические тесты. Но тестовые сценарии обычно сильно нагружали компьютеры, так что руководителю нужен был кто-то, кто мог бы проследить за тем, что все идет как надо даже ночью.

«Я спросил, а что если я смогу собрать штуку, которая делает то же самое?» — говорит Стэмос. Начальник согласился, и Стэмос действительно соорудил такой контроллер. В результате ему предложили $18 000 за то, чтобы он создал еще 60 устройств. Стэмос говорит:

Я работал как проклятый. Но все-таки смог справиться с заданием. 10 лет спустя мне кто-то говорил, что эти штуковины все еще используются.

Когда Netscape вышла на биржу в 1995 году, получив оценку в $3 млрд, компания связалась со Стэмосом, поскольку там посчитали, что его инженерные навыки стоят куда больше, чем просто $18 тысяч. Позднее, уже в конце 90-х, он стал первым сотрудником стартапа Phase Forward, который помог фармацевтическим компаниям сэкономить миллионы, дав им возможность представлять результаты своих клинических исследований в онлайне — до этого исследователи должны были записывать результаты на копировальной карбоновой бумаге. Стэмос создал инженерную команду, которая насчитывала 100 человек на момент выхода компании на биржу. Затем в 2002 году он ушел и основал другой стартап — Verdasys, который защищал корпоративные данные от кражи сотрудниками и другими инсайдерами. Клиентами компании стали General Electric, DuPont и Министерство юстиции США. Но, несмотря на то, что несколько успешных стартапов принесли ему комфортный образ жизни, про Стэмоса нельзя сказать, что он когда-либо швырялся деньгами.

Вообще, слово «фаундер» — это не то, что приходит на ум, когда вы видите этого человека. Стэмос — это не гик в худи и не сидящий на энергетиках программист. В свои 44 года он выглядит как вполне обычный посетитель приличного ресторана. Когда несколько месяцев назад мы встретились в финансовом квартале Бостона, он провел меня через лабиринт коридоров в небольшую комнатку без окон, которую я сперва принял за переговорку, но она оказалась офисом, который Стэмос делит с двумя коллегами. Да, это был не пинг-понговый рай. Двадцать минут спустя он вернулся, держа в руках белый пластиковый пакет. Он провел меня в общую кухню, где открыл свой контейнер с едой из дома. Крышку он положил передо мной, затем в ней оказалась и половина его обеда — ему было не жалко.

За обедом стало ясно, что Стэмос всерьез озабочен возрастной проблемой — не то чтобы он переживал о себе, скорее, его беспокоит, каким фетишем в индустрии стали молодые ребята, которые толком ничего еще не знают ни о жизни, ни о бизнесе. Еще у него вырвалась фраза о том, что «слушать — это для молодых очень трудно».

Он рассказал мне историю о том, как как-то раз сидел с инженером, которого знакомый отправил к нему за советом.

Встретились, он оказался ребенком лет 20-21. Умный, да. Изучал computer science в Гарварде.

Парень сказал, что уже создал два стартапа и сейчас планирует запустить третий. Его прошлый проект был сайтом, где женщины могли вбить свою медицинскую информацию и узнать, какие противозачаточные средства им подходят лучше всего и несут меньше всего рисков и побочных эффектов. Он планировал спарсить данные с форумов и чатов в вебе, и давать советы на основе анализа этой информации.

«И что, тебе на это дали денег?» — спросил Стэмос. Конечно, — ответил парень. «Но это же не могло сработать!» — изумился Стэмос. Так и вышло, — сказал парень. Потом Стэмос попытался выведать подробности: «Ты собрал данные и понял, что у тебя куча данных, в которых нет никакого смысла?» — это было правдой. «Ты общался с CVS (сеть аптек — прим. ред.) — все же с ними общаются. И они сказали, что это самая крутая идея со времен изобретения сырной нарезки, но покупать они это не собираются?» — все так и было. Стэмос продолжал: «И тогда ты понял, что любые телодвижения в медицине требуют одобрения в Министерстве здравоохранения?» — тут уже парень спросил, каким образом это все стало ему известно. «Видишь эти седые волосы?» — последовал ответ. «Это же классическая модель, как все обычно бывает. Я знаю это благодаря опыту в Phase Forward».

То, что дискриминация по возрастному признаку также незаконна, как и по любому другому, еще не значит, что этого не существует в реальности. В 2011 году Google получил многомиллионный иск от исследователя Брайана Рида, которого уволили, когда ему было 54 года. Рид говорил, что коллеги и начальство часто называли его «стариком» и «старым ворчуном», и говорили о том, что его идеи «слишком стары, чтобы их обсуждать». Адвокат, специализирующийся на трудовых взаимоотношениях, сказал мне, что недавно получил звонок от женщины тридцати с небольшим лет, которая работала руководителем в стартапе. Она сказала, что ее работа под угрозой из-за того, что вся команда компании моложе ее (некоторые даже лет на 10), и на этом основании сотрудники не принимают ее за свою, не признают авторитет. «Ее называли мамашей», — говорит адвокат. «Если никто не признает твой авторитет, ты не сможешь быть начальником».

Тем не менее, обычно дискриминация в Долине происходит по более тонким сценариям: старшим людям приходится больше сил тратить на то, чтобы доказать, что они еще идут в ногу со временем. «Люди уверены, что старший разработчик что-то выучил 5-10 лет назад и пытается до сих пор получать профит с этого старого багажа знаний», — говорит разработчик, которому за сорок, и чей отдел состоит в основном из двадцатилетних сотрудников.

В 1999 году консультант по имени Фрида Кляйн начала пятилетнее исследование «качества работы» в 22 стартапах, чьи сотрудники регулярно анонимно отвечали на ее вопросы. Кляйн выяснила, что несмотря на то, что явную дискриминацию можно было встретить лишь в очень небольшом количестве компаний, в абсолютном большинстве организаций существовала балльная система оценки кандидатов при приеме на работу. Баллы начислялись за разные факты — семейное положение, наличие детей, район проживания. Кандидатов постарше изучали куда придирчивей, чем остальных.

Люди среднего возраста должны были показать, что у них нет детей. «В целом ряде случаев люди говорили или писали в опросе, что-нибудь типа «Нам тут не нужны ничьи родители. Это так странно — иметь в подчинении людей, которым столько же лет, сколько моим родителям»», - говорит Кляйн. Часто так описывали кандидатов, которым лет сорок.

Часто дискриминацию завуалированно называют словом «культура». Недавний тренд рекрутинга в Кремниевой Долине заключается в том, что интервью с кандидатом проводит разработчик его уровня, но только после совместного похода по близлежащим барам. Суть этого в том, чтобы убедиться, что кандидат сможет нормально влиться в коллектив. На самом же деле, обычно этот инструмент используется для отсечения кандидатов старшего возраста.

Представьте себе инженера, которому «сорок с гаком», и который пытался устроиться на работу в стартап, чьим продуктом мы все ежедневно пользуемся. Инженер уверен в том, что показал себя во всей красе на технических интервью, затем был звонок по Skype, в ходе которого он общался с более молодым разработчиком — будущим коллегой. Инженер почти сразу понял, что его шансы получить работу равны нулю.

Он пытался объяснить мне, что такое студенческая ментальность. Люди приводят с собой на работу приятелей из универа. Они шатаются по офису, гоняются друг за другом с игрушечными пистолетами и все такое. Этот парень произнес слово «культура» несколько раз. Он как будто говорил мне: «Чувак, ты слишком старый для нас.»

В ноябре Стэмос летал в Долину, чтобы вместе с Шейнманом встретиться с инвесторами. Это была его вторая поездка туда за два месяца, и первая прошла хорошо. Пара венчурных капиталистов уже инвестировали в некоторых конкурентов Стэмоса, но поняли что его «продукт куда лучше». Даже самые умудренные опытом инвесторы были впечатлены. «Парни из Sequoia вели себя так, будто хотели спросить, кто вы нахрен такие? Как вам это удалось?» — сказал мне Шейнман.

Сейчас их план на поездку состоял из десяти пунктов, и Шейнман надеялся, что домой они полетят с предложением на пять или десять миллионов долларов. Но на месте сразу стало ясно, что в этот раз никто не собирается доставать чековую книжку. При общении с кем-то из инвесторов он увидел пренебрежение к технологической сцене Бостона, другие просто не признавали его предыдущие заслуги.

Дэн Шейнман

Что выводило больше всего, так это то, что многие инвесторы упорно продолжали использовать метрику «Общий возможный объем рынка» (Total Addressable Market, TAM) — это значит общий объем выручки, которую вы ожидаете для своего продукта. «Задавать такой вопрос — это глупость несусветная,» — говорит Стэмос. «У нас же проект по безопасности для Dropbox, это всем надо. Они хоть слышали про разоблачения Сноудена?»

Для иллюстрации Стэмос приводит пример — 2 000 крупнейших компании мира тратят на безопасность хранения данных по $2 млн в год, это уже $4 млрд.  Но из этого каждый делает удобные для себя выводы. «В такие моменты, когда они задают глупые вопросы, я начинаю задумываться, не напрягаю ли их лично я?» — говорит Стэмос. «Да, возраст — это табу. Обсуждать это нельзя. Но раз об этом говорить нельзя, то можно обсудить какую-нибудь другую ерунду».

Стэмос рассказал мне, что из десяти инвесторов, с которыми он встречался в ноябре, четверо явно несли какую-то околесицу. На двух из этих встречах инвесторы были активно враждебны. «Они уже приняли решение», — говорит он.

Во время встречи они пялились в телефоны. Не взаимодействовали, не смотрели мне в глаза.

Шестеро других инвесторов выразили разную степень заинтересованности, у двоих из них были сильные предубеждения насчет Бостона, они настаивали на переезде в Калифорнию, на что, в целом, Стэмос был готов пойти. Еще двое резко перестали отвечать на письма. «Я думаю, у нас только те два варианта, надо продолжать работать с ними», — сказал он мне.

Шейнман тоже расстроился, хотя и не считал, что все так плохо. Он зарабатывал на своем убеждении в превосходстве старших фаундеров над младшими, так что собирался продолжать борьбу. Однако он боялся, что Стэмос уже смирился с неудачей. Но, конечно, и Шейнман считал, что возраст влияет на ход переговоров.

Если заменить Ника на какого-нибудь двадцатидвухлетного парня, оставив реальное управление Нику, то мы бы получили кучу денег. Я уверен в этом.

Несомненно, есть вполне логичные причины, по которым инвестировать в молодежь предпочтительнее. Если, к примеру, целевая аудитория компании — тинейджеры, то логично дать порулить тому, кто не сильно далеко ушел от них в плане возраста. Очень часто такие предприниматели являются высококлассными разработчиками, которые научились программированию еще до начала процесса полового созревания. «К 22-м годам они уже эксперты. Они убили на программирование те самые десять тысяч часов», — говорит Марк Андриссен, который был кофаундером в Netscape, когда ему было чуть за двадцать, а сейчас является одним из самых уважаемых инвесторов Кремниевой долины.

В других областях такого не бывает. В десять лет нельзя начать проектировать мосты.

Тем не менее, если как следует тряхнуть инвесторов на тему того, почему они предпочитают давать деньги молодым, то в ответ можно услышать много про интеллектуальную «усталость». Всем известно, что когда вы молоды и бесстрашны, то можете изменить мир, и что, когда вы много лет упорно трудились над разными проектами, вам будет труднее придумать что-то новое.

Но даже, если это правда, и молодые люди более инновационны, все равно до конца не понятно, почему мы ценим их больше, чем всех остальных. Один из популярнейших советов, которые инвесторы дают начинающим предпринимателям — это решать проблемы, с которой они сталкивались в повседневной жизни. К сожалению, проблемы среднего двадцатидвухлетнего программиста ограничиваются тем, каково это в 22 года не иметь девушки в Северной Калифорнии. Вот почему у нас появилось такое громадное количество игр (Angry Birds, Flappy Bird, Crappy Bird, пусть конкретно эти были созданы не в Долине) и куча приложений, которые можно описать словами моего знакомого фаундера — «более крутой способ провести время с друзьями в субботу вечером».

Или взгляните на компанию Outbox, которая придумала брать с клиентов по $4.99 в месяц за то, чтобы собирать, сканировать и отправлять их бумажную почту на email. Им дали $5 млн инвестиций. «Эта компания три дня в неделю посылает людей на Toyota Prius собирать почту», — рассказал мне один сорокалетний разработчик в прошлом году. «Это работает только для людей, которые приходят домой в девять вечера, а в десять уже опять сидят на работе, у которых, кроме этого, в жизни ничего нет».

В конечном итоге, технологии, которые будут создаваться и управляться исключительно молодежью, могут свестись к решению задач сплошного развлечения. Но как тогда быть с другими областями, вроде здравоохранения или биотехнологий?

Еще до своего тридцатого дня рождения Марк Голденсон уже успел основать два технологических стартапа, включая компанию онлайн-игровых шоу, для которых он поднял в общей сложности $20 млн. Оба проекта провалились. В конце концов, в возрасте 30 лет он основал компанию, которая помогает людям получать психиатрические консультации онлайн. Это была идея с потенциально огромной социальной значимостью в стране, где у миллионов людей есть проблемы в этой области. Но получить инвестиции на такой проект оказалось сложно как никогда.

Скорее вам дадут сотню миллионов на очередную социальную сеть, чем на какие-то странные проекты в области здравоохранения.

Увы, опыт Голденсона показывает, что все надежды на «молодежные» инновации не имеют под собой особенной почвы. А статистика говорит о том, что старшие люди исторически столь же «прорывные», как и молодежь. В 2005 Бенджамин Джонс из Национального бюро экономических исследований изучил нобелевских лауреатов по физике, химии, медицине и экономике за последние сто лет, а также поднял информацию по революционным технологиям и изобретениям. Джонс выяснил, что люди, которым было больше тридцати, создали около 40% всех инноваций, а те, кому было за сорок — около 30%. Люди в возрасте 50+ создали 14 процентов инноваций и изобретений, столько же, сколько и двадцатилетние. Те, кому было 19 и меньше, не отметились практически ничем. Еще одно исследование показало, что даже за последние 10 лет — золотой век молодых программистов, потребительского интернета с приложениями, обласканных инвесторами малолетних фаундеров — средний возраст основателей миллиардных компаний держался на уровне 34 лет.

С другой стороны, невозможно четко проследить связь межу наличием жизненного и рабочего опыта и созданием нового Google. «Вы ищете паттерны среди выдающихся людей», — говорит один скептически настроенный инвестор.»Это абсурдно с точки зрения логики». Инвесторам больше нравится думать об успешных предпринимателях как об упавших с неба звездах, нежели как о людях, пробивавших себе дорогу к успеху долгие годы. Они уверены, что эти люди совсем не похожи на большинство из нас, так что нет никаких причин верить в то, что и стареть они будут так же.

Воскресным утром в феврале я присоединился к Стэмосу и Шейнману за завтраком в Сан-Франциско. Стэмос приехал в город для участия в выставке по информационной безопасности и был в отличном настроении. Два частных инвестора из Флориды обещали вложить больше миллиона каждый, также как и небольшая венчурная компания из Массачусетса Long River Ventures. Он рассчитывал привлечь от $3 до $4 млн к концу марта, но Шейнман был не так позитивно настроен насчет инвесторов из Долины. Он был уверен, что технологический сектор находится в последней стадии развития пузыря, и что проекту Стэмоса понадобится больше денег, чтобы выжить, когда этот пузырь лопнет.

Несмотря на обещанное финансирование, Стэмос все равно был несколько опечален холодным приемом со стороны большинства инвесторов. Он не понимал, почему некоторым из его конкурентов, у которых был хуже продукт, денег давали куда легче. Одна из таких компаний называлась Ionic Security. Она располагалась в Атланте и была основана очередным парнем «чуть за двадцать», которые уже отметился в рейтинге Forbes «30 under 30″. Этот стартап каким-то образом умудрился поднять почти $40 млн от венчурных инвесторов, включая раунд на $9.4 млн, который возглавила известная фирма Kleiner Perkins, и еще $25.5 млн, выданных в этом году. Стэмос считает весь этот проект совершенно дилетансткой затеей и перебиранием концептов без финальной реализации хоть чего-нибудь. «Если вы можете убедить известного инвестора вложиться в вас, то они уже не дадут проекту умереть», — говорит он. «Они вкинут еще больше денег после неудачного вложения».

На протяжении этой недели Стэмос все чаще думал об Ionic, постоянно упоминая эту компанию в разговорах. Этот проект олицетворял собой все плохое, что только было в почитании молодых в Долине. Как-то раз вечером, когда мы разговаривали на конференции, он увидел одного из боссов Ionic в другом конце комнаты и сказал другу, который стоял рядом: «Сорок миллионов — и у них до сих пор нет продукта».

Я своими глазами увидел, что значит инвестиции в $40 млн. Когда я появился на стенде Ionic — он был больше похож на целый павильон, пожалуй — то там толпилось аж несколько девушек модельной внешности. Сейлз-менеджер, одетый в черное, пригласил меня присесть в огромное массажное кресло и дал мне iPad с наушниками — все с логотипом Ionic.

iPad проигрывал 11-минутное видео, и я попутно начал делать кое-какие заметки в блокнот. Внезапно сейлз-менеджер появился вновь и попросил меня прекратить  записи. «Мы еще в тестовом режиме», — сказал он извиняющимся тоном. Я даже не понял, что его так взволновало, потому что видео на айпеде было не особенно запоминающимся, и в нем не было ничего интересного. Разве только момент, когда молодой фаундер Ionic перечислял уникальные характеристики своего продукта. «Мы рады показать вам больше под NDA», — сказал он. «Надеемся, что вы решите взглянуть поподробнее». В это мгновение я поймал себя на мысли, что полностью согласен со Стэмосом: вот так выглядит будущее по мнению венчурных капиталистов. И оно совершенно бессодержательно и неприятно.

У Ника Стэмоса нет детей, почти нет хобби, и еще меньше странностей. Он все время работает и увлечен своей компанией, даже когда не находится в офисе. Он уже не помнит других желаний, кроме доведения своего стартапа до IPO. И если Стэмос никак не может убедить инвесторов из Долины поверить в себя, то это не его проблема. Все дело в самой Долине.

Утром в среду, в заключительный день конференции, я встретил Стэмоса в Старбаксе в лобби гостиницы. Один из представителей Sequoia по имени Аареф, с которым он общался еще в прошлый приезд осенью, написал ему email, в котором спрашивал, есть ли возможность встретиться. Стэмос пригласил меня попить кофе чуть позже, и когда я пришел на эту встречу, то обнаружил его в одиночестве. Его голос звучал тише обычного, он не смотрел в глаза и вообще был как будто раздавлен. Он сказал, что парень из Sequoia надул его.

Когда они встретились чуть раньше днем, Аареф угостил Стэмоса кофе и начал расспрашивать о nCrypted Cloud. «Он был очень заинтересован, все повторял, что это чудесно», — сказал Стэмос. Но он даже не затронул возможность инвестиций. Вся эта встреча была не более чем проявлением профессиональной вежливости, и ровно через 30 минут Аареф сказал: «Очень жаль, но у меня сейчас еще одна встреча».

Стэмос поднял глаза и увидел, что его кресло в кофейне уже готовится занять другой человек. Очередной прыщавый юнец.

Источник: Цукерберг Позвонит